10 проблем детских садов, которые не победить
У нашего блогера Людмилы Чирковой трое детей. В общей сложности в детский сад они ходили 10 лет. И за эти 10 лет ничего не поменялось: проблемы были, есть и, скорее всего, будут.
Я провела много времени в детских садах: бесконечные ГКП со старшими, участие в родительском комитете (не спрашивайте) и два полных года под дверью группы (а иногда и внутри) с младшим. Знаете, что я поняла? Это вообще не территория радости.
1. Сборы на прогулку — это ад
Запихнуть 20-25 детей в две поддевы, комбинезон, перчатки, шарф — задача не из простых. А у некоторых детей ещё и ботинки на шнурках (родители, вы знаете о существовании сноубутс и липучек?). Сами дети одеваться, конечно, не умеют. Поэтому те, кого одели первыми, стоят, потеют и ждут остальных. Вывести их на улицу некому. Иногда мне разрешали вывести 5-7 детей на улицу, но это нарушение регламента, за такое можно и по голове получить.
Кстати, по количеству одежек можно определить, сколько детей в семье, и какой ребенок по счету.
У первых детей всегда три-четыре слоя уже в +5. У меня всегда возникает вопрос, во что же их будут одевать, когда будет —10.
2. Прогулка — ещё хуже
На прогулке в детских садах с детьми не играют в салочки-догонялочки и прочие активные игры. Не потому что воспитатели плохие. Просто если ребенок упадет, столкнется лбом с одногруппником или с кем-то из старших — будет скандал. Воспитатели безумно боятся родителей и жалоб. И поэтому дети катают машинки, иногда играют в мяч. Кстати, гулять с другой группой (площадки же рядом) нельзя ровно по той же причине.
Да и мотивировать детей на игру, когда на руках один плачущий ребёнок, а за руку ты ведешь другого, скучающего по маме, — миссия невыполнима.
Валяться в снегу и мерить лужи сапогами запрещают тоже из-за родителей. Они ведь вечером придут и устроят нагоняй за грязный комбинезон. Родители, ау! Ребенок должен валяться в снегу, копошиться в лужах и мокром песке. А комбинезон можно постирать. Но нет, родители не слышат или не хотят.
И воспитатели вынуждены одергивать детей, чтобы вечером не одернули их.
3. Даже самые лучшие воспитатели орут
Какой бы не был замечательный воспитатель, он просто человек. И он устает. Самым большим шоком для меня было услышать, как кричит наша любимая воспитательница. Та самая, что качала детей на руках и держала на коленях, та, которую дети до сих пор обожают и приходят к ней просто так. Потому что она правда волшебная. Но она тоже человек. И иногда может кричать. Как быть в этой ситуации, каждый решает сам.
4. Мультики вместо книжек
Помню, для меня было откровением, что детей водят в ближайшую библиотеку смотреть мультфильмы. Классные советские полнометражки. Но тем не менее. А некоторые воспитатели заменяют чтение книжки перед обедом (пока нянечка накрывает на стол) на просмотр мультиков с телефона. Потому что играть перед обедом самым маленьким нельзя (не успеют все собрать), книжку слушать не все хотят, а вот мультикам дети всегда рады.
5. Утренники.
Одни и те же. Каждый годОдни и те же сценарии из года в год. Только пару раз воспитатели отошли от привычного сценария. Ну вот неужели не скучно постоянно по кругу гонять одно и то же? Это ж повеситься можно! Но так наверняка удобнее. Одни и те же песни и танцы. Не надо писать методички, отчеты и вот это всё.
6. Странные кадры
За 10 лет я видела много воспитателей. Были среди них волшебные, в которых я и по сей день души не чаю. Были такие, кто пытался переучить левшу и заставить его есть правой рукой. Некоторые воспитатели говорили: «А зачем тебе в саду ужинать? У тебя же мама не работает», а некоторые стреляли глазами, если я забирала ребенка предпоследним. Последней всегда забирали девочку Машу, но у нее мама учитель, а учителям можно — они же в одной системе.
И очень часто попадались те, кому явно было в садиках не место — им было скучно и неинтересно. Они вечно были всем недовольны или просто как амеба сидели в углу рядом с мешком игрушек и наблюдали пустым взглядом за копошащимися детьми.
В сад часто идут работать вовсе не по призванию, а по необходимости. И многим там совсем не место. Но как это исправить, не очень понятно.
7. Время на игру? Его почти нет
У детей не остаётся времени на свободную игру, слишком плотное расписание: звуки, буквы, письмо, математика, развитие речи, лепка, рисование, музыка и физкультура 2 раза в неделю. На то, чтобы просто поиграть и пообщаться с друзьями, остаётся час-полтора, уже вечером. Повезёт, если родители не утащат на такие же важные занятия. Причем все эти математики и звуки чаще всего — прихоть родителей. Уже в сентябре чатики взрываются: «А мы будем заниматься по тетрадям? А по каким? А кто закупать будет? А почему не по Петерсон?»
8. Снабжение страдает
Понятно, что экономия должна быть экономной. Сады сами себя обеспечивают. В том плане, что город (Москва) платит за питание, а за всё остальное — родители. И цена эта прямо-таки скажем символическая — примерно как один полный рабочий день няни-студентки.
В садиках туго с туалетной бумагой, пакетами для мусора и таблетками для посудомойки. Что уж говорить о новых играх (не путайте с игрушками) и дидактических материалах.
Понятно, что все очень разнится от комплекса к комплексу, но в среднем по больнице все не очень радужно. Даже в тех садах, которые построены в соответствии со всеми новыми требования СанПиН и оснащены по последнему слову моды, частенько просят родителей закупить посуду в группу, а в шкафчик положить влажные салфетки — для ребенка. И самое страшное, что воспитатели боятся это делать, потому что в каждой группе обязательно найдется как минимум одна родительница, которая будет заламывать руки и восклицать «Доколе?! И за что я деньги тогда плачу?».
9. Родительский комитет
Первое правило родительского комитета — никогда не вступай в родительский комитет. Но об этом в следующий раз. На самом деле это святые люди, которые берут на себя всю ответственность. Их частенько ненавидят, ведь они постоянно просят деньги: на ножницы, цветную бумагу, туалетную бумагу, пластилин (его кстати не выбрасывают и поделки тоже не оставляют, если вы не знали, а сидят и разбирают снова по цветам, чтобы не покупать новый).
А ещё зачем-то просят денег на подарки детям и воспитателям.
Важный момент: если вы решили отдать ребёнка в детский сад, придётся принять правила игры. Можно мягко эти правила менять (это работает), но сломать или исправить систему за 4-5 лет, что ребенок проведет в саду, практически невозможно.
10. Они стоят друг за дружку горой
Даже в самом расчудесном коллективе детского сада нет-нет да попадается черная овца (ну или коза, зовите как хотите). Обычно это человек, который внезапно получает власть или дорывается до чего-то, к чему очень долго шел. Он может хамить родителям, вести себя неприглядно. Но вас будут просить не писать жалобы в департамент, звонить, умолять, потому что они там все в одной связке и найти нового человека на это место крайне трудно.
Всё очень просто: если вы считаете важным — пишите. Здесь как раз система работает очень четко и быстро. Правда, отношения с остальными работниками детского сада могут быть подпорчены. И отразится ли это на ребенке, вам никто не скажет, это вопрос порядочности и профессионализма каждого отдельного воспитателя.
Понятно, что есть частные сады (увы, там плюс-минус все то же самое), семейные детские садики, да много чего есть. Но вся печаль в том, что далеко не все могут себе это позволить, а то, что могут, с каждым годом становится всё ужаснее.
Вы находитесь в разделе «Блоги». Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
Фото: shutterstock / Pressmaster
Использование рассказов-сценариев театра чтения со старшеклассниками – творческий учитель английского языка
• Креативность • Читатели Театральные сценарии-истории • Короткие истории • Учебные идеи
Слишком круто для школы? Почему истории по сценарию идеально подходят для старшеклассников
«Вы обучаете старшеклассников ? О, я бы никогда не смогла этого сделать».
Я часто получаю этот комментарий.
«Что плохого в старшеклассниках?» — спросил я в ответ.
Я слышал много ответов: Они пресыщены — слишком круты для школы. Они циничны, устали от мира или, по крайней мере, устали от школы. Они остроумны, саркастичны, легкомысленны, подлы, нечестны, злы, малоэнергичны… список можно продолжать и продолжать. Что делать учителю?
Не буду врать и говорить, что старшеклассники не некоторые из этих вещей время от времени, но почти все эти поведения сводятся к следующему: Многим ученикам скучно в школе. Можем ли мы винить их? Они проводят восемь часов в день, совершенно не занятые, борясь со скукой и спят одновременно — и делают это уже десять с лишним лет. Скажем иначе: они проводят встречи по профессиональному развитию целыми днями, каждый день уже более десяти лет. Итак, как нам быть с этим? Как нам разорвать этот порочный круг негатива между учителем и учеником?
Театральные сценарии Ридера обладают уникальной способностью побеждать отчужденность у старшеклассников.
(Не верите? Просто попробуйте несколько бесплатных сценариев-историй в своем классе!) Конечно, вы найдете эту стратегию повсюду в начальных школах, но почему не в старших классах? Почему учителя отказываются от этой стратегии, когда их ученики становятся старше? Обидно, потому что это действительно работает. Мне остается только гадать: понравилось бы больше моим ученикам старшего школьного возраста читать, если бы они все это время писали рассказы по сценарию?
После почти двадцати лет использования историй по сценариям я проанализировал, что именно делает их популярными у детей постарше. Вот мои выводы:
Сценарные истории бывают разные. Многие из моих учеников никогда раньше не сталкивались с рассказами по сценарию, а те, кто сталкивался, на годы отошли от этого опыта. Истории-сценарии отличаются от простого чтения вслух таких пьес, как « Ромео и Джульетта» или « Горнило» . Они разработаны с мыслью о читателе.
Истории сценариев интерактивны и предназначены для совместной работы.
Сценарии созданы для успеха. Старшеклассники боятся неудачи, особенно неудачи перед группой сверстников. Всякий раз, когда я начинаю использовать рассказы-сценарии со своими учениками, у меня сначала возникает нерешительность — страх, что чтение будет слишком трудным или что они будут смущены, когда споткнутся о язык. Однако после того, как они увидели, что другие студенты преуспевают, более неохотные читатели поднимаются на борт. Хотя большая часть языка сценариев-рассказов доступна, они также тайно расширяют словарный запас учащихся за счет включения более сложных слов. Просто попробуйте прочитать Алая буква без определения позор , судьи , и грудь .
Рассказы по сценарию раскрывают индивидуальность моих учеников. Студенты могут начать год сдержанными и незаинтересованными, но к концу года я узнаю их. Сценарии-истории показывают мне другую сторону их личности. Я видел, как многие студенты растут и расцветают, используя истории-сценарии. Некоторые ученики, которые никогда не посмеют говорить в классе, на самом деле добровольно участвуют в чтении. Один ученик заметил, что использование сценариев-историй «позволяет мне быть самим собой в этом классе».
Рассказы по сценарию создают связи между учениками. Ученики упоминали о «семейной» атмосфере нашего класса. Рассказы по сценарию объединяют учеников — даже тех, кто не читает вслух. Учащиеся, которые не умеют читать, могут быть вовлечены в историю с помощью звуковых эффектов. Другие просто читают и наслаждаются шоу. В конечном итоге их объединяет общая миссия, которая формирует чувство общности и «семьи».
Сценарии-рассказы вызывают волнение в школе.
В моих опросах в конце года многие ученики говорят мне, что они с нетерпением ждут моих занятий, выделяя рассказы по сценарию как занятие, которое их волнует. Один студент, у которого была ужасная посещаемость, просматривал еженедельное расписание и решал пропустить любой день, когда мы не читали рассказ по сценарию. Прямая цитата этого студента: «Нет сценария-рассказа? Меня здесь не будет». Подход этого студента был неправильным, но он иллюстрирует, как истории-сценарии могут заинтересовать незаинтересованного студента.
Рассказы по сценарию не похожи на типичную студенческую работу. Один из самых интересных комментариев студентов, которые я когда-либо получал, был: «Вы обманом заставили нас учиться». Это было почти обвинение. По-видимому, этот студент не хотел учиться, но все же это произошло. Рассказы по сценарию кажутся не столько работой, сколько развлечением, но студенты все равно учатся. Когда они читают вслух, они читают, понимают, интерпретируют и исполняют.
Рассказы по сценарию используют концепцию «потока», когда учащиеся полностью погружаются в текущую деятельность и забывают, что это работа.
Может быть, вы учитель средней школы и ищете новый способ общения со своими учениками. Возможно, вы ищете способ сделать свой контент свежим. Я призываю вас попробовать сценарии-рассказы. Вы можете обнаружить, что ученики, которые кажутся «слишком крутыми для школы», совсем не такие.
Дайте нам знать, что вы думаете о подходе сценария-истории в комментариях ниже!
Эпизод 20: Сценарий школьных дней
0 комментариев
Саба Вахид: от Центра труда Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе и KPFK, это Re:Work. Я Саба Вахид.
Вина Хампапур: А меня зовут Вина Хампапур. Студенты проводят большую часть своего бодрствования в школе. И даже больше, если учесть внеклассные занятия, нулевые уроки и программы продленного дня. Но мир молодого человека простирается далеко за пределы классной комнаты.
Что происходит дома и в их окрестностях, что они видят в СМИ и в Интернете — все это влияет на обучение.
Саба Вахид: Поэтому неудивительно, что недавние забастовки учителей касались не только заработной платы; они также касались доступа к школьным консультантам, медсестрам, небольшим классным комнатам и комплексным услугам. Учителя напомнили нам, что мы должны думать об учениках целостно.
Руди Дуэньяс: Меня зовут Рудольфо Руди Дуэньяс, но мои друзья зовут меня Руди. Я вырос на северо-востоке Лос-Анджелеса.
До того, как моя семья переехала в это сообщество, оно было преимущественно итальянским. Примерно в семидесятых годах был приток латиноамериканских иммигрантов, и моя семья была одной из тех семей, которые приехали из Мексики.
Мой папа был bracero в программе bracero. Я жил в двух мирах. Я жил в малообеспеченном обществе, верно, но в то же время меня окружала эта природная красота. Мы жили в горах и холмах. У нас было много деревьев, у нас были птицы, у нас были хорошие маленькие тропинки. В детстве мы просто гуляли по сообществу и наслаждались этим. Мы бы скатились с холма. Когда трава действительно высыхала, мы спускались вниз с картонными коробками. «Останься со мной» — это один из ориентиров, который я люблю рассказывать людям. Вы гуляете и видите все эти красивые места, до которых можно было бы дойти пешком. И железнодорожные пути, и мост через них. Все это было похоже на мое сообщество. Так что это было красиво. Было так, плюс члены сообщества, вы знаете, в нашем квартале, мы все были связаны друг с другом. Все прикрывали друг друга, и дети тусовались. Мы рассказывали истории в нашем квартале допоздна.
Пока его средние братья дразнили его, Сал всегда присматривал за ним. Руди Дуэньяс: Мой старший брат Сал, он был моим героем. По иронии судьбы, его зовут Сальвадор, что означает спаситель, понимаете? Так что он был как мой спаситель, я действительно уважал его.
Мой брат ставил Джонни Чингаса, у которого очень красочные тексты. А потом была эта сцена лоурайдеров, которую он всегда играл, а мы вели себя так, как будто мы лоурайдеры. Это была единственная роль, которую он сыграл, этого действительно забавного парня, с которым я смеялся и на которого равнялся таким образом.
Я всегда чувствовал, что он защищает меня, потому что я был самым маленьким.
Однажды, братья, мы играли во дворе, и мой брат бросил в меня что-то очень опасное, я так и не узнал, что это было. Потом мой брат пришел домой с моими родителями, и я такой: «Вы можете в это поверить? [неразборчиво] ударь меня чем угодно». Он такой: «Что? Иди сюда, — и погнался за ним. Он такой: «Никогда не обижай своего младшего брата, чувак.
Вина Хампапур: Руди родился в США, но Сэлу было десять лет, когда он переехал в Лос-Анджелес. А к тому времени, когда ему исполнилось 12, Сал уже был в банде.
Руди Дуэньяс: В восьмидесятые было много бандитизма. Вот о чем всегда говорили: «О, ты где живешь? В Сайпресс-парке, Хайленд-парке? О, берегись. Там много банд».
Если вы были членом банды, вы пользовались большим уважением, вы получали много внимания, будь то другие мужчины уважали вас как мужчину или многие женщины хотели бы переспать с чоло. Вы были чем-то вроде суперзвезды в своем сообществе. И поэтому я думаю, что мой брат попал в эту ловушку чрезмерно сенсационной бандитской жизни. Было и хорошее, и плохое, так что это не просто все негативное. В культурном отношении в Соединенных Штатах, и особенно в Лос-Анджелесе, есть давнее наследие истории банд. Банда моего брата восходит к 1940с. И всегда было насилие, и оно также было частью маргинализованного сообщества, мексиканско-американского сообщества, это была та история и это наследие.
Мы можем подключиться к атакам костюма Зут. Вы видите, что это сообщество молодежи подвергается уголовному преследованию с 1940-х годов.
Часть бандитской культуры, которую я заметил, когда рос мой брат, заключалась в том, что это было по сути. Он был очень горд, и у него было некоторое чувство идентичности, но в то же время были и все эти другие негативные вещи. Некоторые из них были внешними силами, которые навязывались нашим сообществам. Например, наркотики закачивались в малообеспеченные слои населения Лос-Анджелеса. Я был очень молод, поэтому я видел все насквозь, как линза маленького ребенка.
У меня на штанах висела цепочка. Это было похоже на те дешевые классические брюки, которые вы покупаете на бирже или что-то в этом роде. И это как церковные штаны. Но это было похоже на небольшую цепочку. Так что я подумал: «О, я хочу быть пачуко», понимаете? И это был элемент гордости.
Я видел хорошие элементы банды, но некоторые из этих отрицательных элементов были как бы скрыты.
Это повествование о бандах было для меня чем-то другим, потому что я видел братство, сестричество, просто среди, типа, чоло и чолас. Гордость и гордость за культуру, и как связь с костюмом зут. Саба Вахид: В 14 лет Сальвадор был арестован и оставался в заключении до 18 лет.
Руди Дуэньяс: Так что многие его подростковые годы и многие мои субботы он провел, посещая CYA, Калифорнийское управление по делам молодежи. Это действительно сильно повлияло на мою жизнь. Просто видеть, как мой брат сидит в тюрьме и ходит в школу в тюремной системе. Они также учились в тюремной культуре, как это очень плохо. Если бы на улицах был отрицательный результат, когда они вышли из тюрьмы, он был бы в 10 раз отрицательным, и вы бы это увидели.
Итак, мой брат провел большую часть своей юности в тюрьме. Так я тоже узнал об этой культуре. Ходить к ним по субботам, брать El Pollo Loco и сидеть с семьей.
Когда моего брата выпустили из тюрьмы, моя семья сказала: «Знаешь что, ты должен исправить свой поступок».
И он очень старался приспособиться к обществу. Вина Хампапур: В 1986 году Руди учился во втором классе. В одно судьбоносное воскресенье вся его семья вместе смотрела Суперкубок.
Руди Дуэньяс: Мы смотрим на Чикагских медведей. Они выигрывали. И я был счастлив, потому что мой брат был с нами, но потом он уехал в тот день, а позже в ту ночь он был на улице со своими друзьями и разговаривал, а мимо проезжает машина и начинает стрелять.
Моему брату выстрелили в голову, и он попал в Медицинский центр округа USC. Его подключили к аппарату, и поэтому моей семье пришлось принять такое решение, например: «Мы собираемся оставить его в живых?» Но в значительной степени он был, не было никакого способа спасти моего брата.
Саба Вахид: Руди был травмирован смертью Сальвадора.
Руди Дуэньяс: Его смерть привела меня в такое состояние, когда у меня появилось чувство повышенной тревоги, но и повышенный страх просто выжить.
Был страх перед повседневными вещами. Это было похоже на: «О, чувак, я собираюсь проснуться завтра?»
И это безумие, потому что никто не помогал мне это переварить.
Консультанта по горю не было. Многие из этих учителей были извне. Все они принадлежали к среднему классу. Знаете, значит, они не жили нашими реалиями. Школа была просто местом, куда вы ходите и учитесь, но вы не говорите о реальных проблемах.
Максимум, что я получил, это мой учитель второго класса, когда я вернулся через неделю после смерти моего брата. Сначала я не могла выносить нахождения в классе, поэтому я выбежала и плакала на крыльце, а потом она подошла, похлопала меня по плечу и сказала: «Все будет хорошо. И когда вы хотите войти, вы можете войти». И я подумал в своей голове, типа: «Что ты знаешь, леди? Мол, все будет хорошо? Нет, ничего не будет в порядке».
И это безумие, потому что, я бы хотел сказать, что в моем сообществе таким образом умерло всего несколько человек, понимаете?
Но мой брат был частью модели насилия, которая происходила в моем сообществе.
Шесть лет спустя, в 1991 году, моего зятя пытались убить, и в машину стреляли, сестре тоже выстрелили в голову.
Это как часть той же модели насилия. Это была травма, которую вы пережили в Лос-Анджелесе, и это было вроде как нормально. Не в каждой семье была такая история, но вы знали кого-то или: «О, чувак, посмотри на этих людей». И это было похоже на тюрьму или смерть, понимаете? Отсутствие моего брата было таким постоянным, это чувство страха смерти, страха насилия и страха всего этого.
А потом, когда моя сестра скончалась, это только подкрепило бы это.
Вина Хампапур: В первые дни, когда они притворялись лоу-райдерами, Сал вдохновил Руди на любовь к актерскому мастерству. После его смерти искусство стало для Руди пространством для обработки своих чувств.
Руди Дуэньяс: Они хотели сделать что-то вроде празднования конца года. И я такой: «О, чувак, я собираюсь поставить пьесу». Я получил группу людей, которые были шестиклассниками. Я тоже люблю фристайл-хип-хоп, так что иногда я мистер Фристайл. Так что даже тогда я подумал: «Позвольте мне просто фристайлить эту пьесу».
Итак, мы сделали эту небольшую пародию о том, как мой брат попадает в тюрьму, а в конце мой брат умирает, а я играл роль своего брата.
Это показывает, какой большой частью моей жизни это было. Саба Вахид: Когда Руди поступил в старшую школу, он был уверен, что продолжит играть и в конечном итоге станет учителем драмы. Но потом он нашел другую страсть.
Руди Дуэньяс: У меня было много наставников. Ну, «фемторс», да? Я хочу сказать «фемторс», потому что одним из самых важных людей во всем моем школьном обучении была мисс Литвин.
Она была первой учительницей, которая сказала классу: «Я собираюсь рассказать вам кое-что о вашем сообществе, но этому вас должен научить кто-то другой. Это должен быть кто-то из вашего сообщества, который расскажет вам о вашем сообществе, но у нас его нет, поэтому я собираюсь научить вас этому».
Я подумал: «Вау, это было действительно круто. И слушая ее лекции и слушая то, о чем она говорила, я подумал: во-первых, может быть, я хочу заниматься историей в качестве специализации, но также я принял вызов, который она поставила. Я хочу быть тем человеком, о котором она говорит, как тот человек, который возвращается в сообщество и рассказывает о проблемах своего сообщества.
Она была одной из первых, кто сказал это публично, и я очень ценю это. Я был частью программы под названием Humanitas, частью которой была она, и вы могли говорить о проблемах, и мы связывали то, что мы читали, например, «Алая буква», с феминизмом.
Вас считали интеллектуалом, и вас считали человеком, у которого есть мнение, они будут задавать вам вопросы.
А во втором семестре меня вытащили. Я не знаю почему.
Другой класс, в который меня перевели, был похож на книжную работу. Это было очень традиционно, очень сверху вниз. Учитель выглядел испуганным. Она боялась студентов. Дети восстали против этого, и не было никакого чувства связи.
Этот контраст действительно повлиял на меня. Я подумал: «О, чувак», как будто я увидел два разных мира. Это засело у меня в голове за пределами этого класса. Это очень сильно повлияло на мои размышления об образовании.
Вина Хампапур: Во время экскурсии по музею Руди понял, что эта двухуровневая система распространяется на школьный округ.
Руди Дуэньяс: Эти дети со всего Лос-Анджелеса, я думал, что они из округа Ориндж. Я такой: «Они не из Лос-Анджелеса. Они не похожи на меня. Они не похожи на меня».
Я понял, что будучи богатым и выходцем из этих сообществ, ты был так уверен в том, что говорил. Мол, ты и не сомневался. Тогда в моем сообществе вы сомневались и всегда хотели, чтобы кто-то что-то сказал вам, вы вроде как: «О, может быть, я ошибаюсь».
Я подумал: «О, черт. Это Лос-Анджелес. Вот чем отличаются разные школы. У вас просто другой тип людей».
Саба Вахид: В то же время, когда Руди стал больше осознавать неравенство в школьной системе, он также узнал об исторической организации студентов.
В 1968 году 22 000 старшеклассников Ист-Сайда вышли в знак протеста. Они были расстроены. Школы не готовили их к колледжу и подталкивали к низкоквалифицированной работе. Их здания разваливались, а учителя не были должным образом подготовлены. Забастовки привлекли внимание всей страны к движению чикано.
Руди Дуэньяс: Образы забастовок 1968 года произвели на меня сильное впечатление. Я видел фотографии и подумал: «О, чувак, я мог понять это». В моей школе появилась новая группа под названием La Raza Unida. Когда я присоединился, я узнавал о культуре, я узнавал о сопротивлении.
Эти молодые люди были гениями, и они уже знали, что происходит. И в том же году Предложение 187 было вынесено на голосование. Это только что создало такое большое политическое движение. Этот закон должен был стать нападением на иммигрантов.
Вина Хампапур: В 1994 году Предложение 187 не позволяло нелегальным иммигрантам получать медицинское обслуживание, образование и услуги, в которых они нуждались.
Руди Дуэньяс: И рассказ, который я увижу в СМИ; как были эти ужасные рекламные ролики, которые выйдут. Это было почти как нацистская пропаганда, когда евреи были крысами. Иммигранты пересекали автострады, а потом включали эту страшную музыку. Я чувствовал себя лично атакованным так явно.
В моей жизни было так много вещей, которые я не мог контролировать, и я был разочарован этим.
Поэтому, когда это произошло, я подумал: «Да! Я мог бы присоединиться к борьбе, над которой у меня есть контроль». Это было чувство агентства. И дети 68-го, они сделали это. Я такой: «О, я тоже так могу! Если они это сделали, то и я смогу».
Когда я занялся политикой, я подумал: «О, это так круто. Я узнаю историю от людей», и большинство из них были студенческого возраста или мои сверстники.
Вы почти заставили старшие школы составить свои собственные дорожные карты. И говоря: «Это то, что хорошо для нашей школы».
У нас было большое количество сидячих мест. Там было много студентов. Это было круто! И у нас был большой митинг, а затем мы прошли маршем по нашему сообществу, и это действительно придало сил.
Я действительно видел это в учебнике по социологии в колледже. Я подумал: «О, чувак, это была моя старшая школа! Это круто.»
Это почти как моделировать модель 1968 года.
Люди говорили о том, что это было продолжением того.
Саба Вахид: учеба Руди в старшей школе закрепила его путь к тому, чтобы стать учителем истории.
Он знал, что должен продолжить это наследие, связывая прошлое с текущей борьбой. Руди Дуэньяс: История очень важна для организации. Если вы пытаетесь бороться с чем-то неправильным, вы должны быть проинформированы.
Это не просто, вот куча фактов, и это то, что вы должны усвоить, но это требует критического отношения. А также, рассказывая повествование о сообществах.
Я подумал: «Я собираюсь в колледж. Моя работа будет заключаться в том, чтобы помогать людям в сообществе». Хотя это не всегда было сделано для меня.
Учителя могут влиять на людей, так что позвольте мне сделать это через этот путь.
У меня был очень негативный опыт в школах LAUSD, но были и положительные моменты. И положительные элементы всегда исходили от людей, понимаете? То, как они учили или как они говорили, и как они наставляли вас. Вот что меня вдохновило.
Я такой: «Знаешь что, в системе есть некоторые вещи, которые мне не нравятся, и я хочу измениться, когда буду там». Так что я уже начал представлять, как это будет.
Вина Хампапур: Руди преподает в средней школе Уилсона в Эль-Серено почти два десятилетия. Он считает, что его собственный жизненный опыт является важным инструментом для общения со своими учениками.
Руди Дуэньяс: Когда у меня был брат, который был в банде, я мог видеть человека по-разному. Даже люди, с которыми я вырос. Некоторые из них просто восприняли чоло как негатив, поэтому держались в стороне. Я не мог этого сделать, это был мой брат, это была моя семья. Я сопереживаю и сочувствую, я связался с этими ребятами.
Я чувствую, что они мои братья и сестра, но в то же время я чувствую, что мне нужно помочь, мне нужно соединиться. И я чувствую, что могу говорить с ними на определенном языке. И так понимают.
Что я всегда делаю, так это рассказываю историю своей семьи. Я рассказываю историю о своем брате и сестре.
Я делюсь тем, как я сейчас беспокоюсь, я открыт, и это похоже на то, как дети говорили: «О». Как будто они подойдут ко мне и скажут: «О, я тоже».
Ученики говорили мне: «О, мой родитель был депортирован».
Или: «Мой отец умер от рака». Или как смерть, тюремное заключение, иммиграционные вопросы. Я говорю им: «Чувак, я чувствую тебя на 100%, потому что я прошел через это». А потом я такой: «Боже мой, спасибо. Я учусь у тебя».
Иногда я чувствую, что недостаточно людей разговаривают с ними на человеческом уровне. И поэтому я хотел убедиться, что я именно тот человек, который хотя бы попытается вступить в эти разговоры. И скажите им: «Это безопасное место для вас. Мы все делаем то, что, возможно, нам не следует делать, но давайте обсудим, и, надеюсь, это обсуждение приведет к некоторым положительным результатам.
У нас в школах нет места, где мы могли бы говорить об этих вещах. И конкретизировать эти вещи и строить эти отношения.
И я очень расстраиваюсь, когда мне говорят: «О, это из-за ресурсов. Я не могу полностью помочь этой молодежи пройти через их процесс».
Такие вещи, как восстановительное правосудие и построение сообщества в кампусах, очень важны для того, чтобы в наших школах было больше людей, которые действительно помогают молодежи, которая борется со многими проблемами.
Я думаю, что это действительно главное для меня. Иногда я разговаривал с подростком, а его запирали, или пропадали, или выгоняли из школы. Буквально, я почти как разговаривал со своим братом и сестрой.
Даже хотеть поговорить с ними почти как хотеть поговорить с моим братом и моей сестрой из дела.
Некоторые из этих подростков никогда не слышат, как учитель говорит с ними определенным образом, и они такие: «Ой, подождите минутку. Как будто я к этому не привык». А еще я люблю рэп и фристайл, и поэтому они увидят, как я занимаюсь фристайлом, а потом скажут: «Хорошо, он знает, в чем дело». Раз уж ты знаешь, я знаю, в чем дело, давай поговорим по-настоящему».
Саба Вахид: Можешь ли ты рассказать об образовании?
Руди Дуэньяс: Я занимался фристайлом. Это где-то в чьем-то инстаграме, в первый день забастовки. Я не знаю, есть ли у меня бит, но я мог бы это сделать. Я вынудил. Все нормально.
Я вижу марширующих учителей, и это искусство, а они не знают, что такое искусство, потому что искусство преподается не в школах, а в переполненных классах.
А иногда нам негде дышать, потому что мы те, кого они хотят видеть в клетке. Но я говорю тебе, чувак, я слушал ярость и делал заметки, и позволь мне сказать тебе, иногда мне хочется процитировать много вещей, которые приходят в голову людям, но я не могу сказать, потому что это слишком явно. Но позвольте мне провести с вами мысленный визит в мой класс, где у меня нет ресурсов. И иногда я думаю о том, как они заставили нас, как собак и лошадей, играть в игры, и образование не пламя, и у меня нет битника, поэтому я стараюсь держать это в себе». Вина Хампапур: В 2019 году более 30 000 учителей государственных школ Лос-Анджелеса объявили забастовку впервые почти за 30 лет. Учителя и их сторонники надели красные пончо и маршировали под дождем. Они требовали ресурсов для студентов и повышения оплаты труда. Одним из уникальных аспектов LA Unified является то, что большинство преподавателей происходят из цветных сообществ, как и их ученики. Это сделало забастовку личной для таких учителей, как Руди.
Руди Дуэньяс: Образование было для меня американскими горками. У меня были очень плохие моменты и действительно хорошие моменты, но всегда эти прекрасные моменты в образовании связаны с сообществом.
Участие в забастовке было само собой разумеющимся. Просто из-за моего происхождения. И просто бороться за социальную справедливость, и просто бороться за проблемы и понимать проблемы, которые были под рукой. Мы просто были сыты по горло педагогами из-за всех этих условий, которые нам ставили.
Я думаю, что учащиеся знают, что они не получают первоклассного образования, а улучшение и улучшение условий в наших школах даст им ощущение «Вау, кто-то действительно заботится о нас».
Когда я увидел, что они смотрят на нас снаружи и некоторые из них присоединились к нам, они поняли. Они такие: «Вау, это сердце, и это то, что мы хотим для нашей школы». Они видели, как сердце марширует, бьет в барабаны и находится под дождем.
Вина Хампапур: Руди понимает, как травма, исцеление и построение сообщества охватывают поколения.
Он учился на историях, которые были до него, и теперь осознает свою роль в установлении связи со следующим поколением молодежи — молодежью, которая сталкивается с новой и новой борьбой в борьбе за справедливость. Руди Дуэньяс: Я надеюсь, что они уберут эту идею о том, что, когда дела идут плохо, ты не сдаешься. Вы действительно должны бороться за вещи, и это требует много работы. Но если ваша борьба праведна, тогда вы должны озвучивать, вы не можете просто молчать об этом. Ты должен высказаться. И я думаю, они видели, как мы это делаем.
Они видели, и именно так мы учимся на действиях других людей. Я узнал из забастовок 1968 года. Думаю, они возьмут это с собой.
И это то, что взрослые должны вести за собой, но включить молодежь с нами, а затем дать им свободу действий, чтобы они могли в конечном итоге вести самих себя.
В средней школе Уилсона так много людей, которые были частью моей семьи, действительно помогали мне и поддерживали меня на протяжении всего учебного процесса.
Они так близки моему сердцу, и я думаю, что это одна из причин удара. Когда мы говорим об этих проблемах, речь идет о создании сообществ. И вы видели, как сообщества объединились. Все эти учителя, которые, наконец, ощутили чувство свободы воли, и они выступают и наносят удары, но помните, сообщество имеет решающее значение. Никто не может победить сплоченное сообщество, и мы не можем об этом забывать. Мы должны продолжать настаивать на этом.
Если бы вы могли взять что-нибудь из Лос-Анджелеса, из забастовки я увидел это прекрасное единство, и мы не можем этого забыть.
Мы должны жить так, как будто жизнь — это человечество, объединенное воедино. Видеть? Я живу из-за страха перед оружием, и иногда оружие не металлическое, но иногда оружие — это давление, которое они оказывают на нас, и они пытаются удержать нас на другом уровне. Но я говорю вам, чувак, эта проблема с психическим здоровьем сводит меня с ума, потому что у нас нет подходящего терапевта, у нас нет подходящих людей.
У нас просто есть группа людей, которые думают о долларовых банкнотах, и это зло, потому что они говорят о прибыли и заработной плате и говорят о том, что мы не заслуживаем повышения, потому что многие другие учителя получают меньше, чем мы, в других штатах. Но позвольте мне сказать вам, чувак, это сумасшедшие дебаты, которые они пытаются переоценить, и они помещают их в истории по всей стране и штату, и они пытаются заполнить все наши рейтинги. Но реальность такова, что эти дебаты односторонние. потому что у них есть много ресурсов, чтобы они могли писать свои книги, и вы могли начать цитироваться и говорить о вас, как будто это правда. Но я теряюсь, потому что у меня нет фристайла. Саба Вахид: Во время интервью 12-летний сын Руди Алехандро сидел и терпеливо слушал. Нам стало интересно, что он обо всем этом думает?
Алехандро: Удивительно, как он прошел через все это. Как будто происходит много плохих вещей, о которых на самом деле не показывают и не рассказывают миру. Я действительно участвовал в забастовке, и я думаю, что это было потрясающе, потому что я видел всех этих учителей вместе, объединившихся и борющихся за одно и то же.
